проза пушкина

ПРОЗА ПУШКИНА А. Д Е Ж Н Е В I «Существенность» Пушкина-прозаика, его стремление сра­ зу приступить к делу, заставить говорить события и факты, развернуть мысль в ее главном и основном ходе, вынуж­ дает его к известной строгости письма. Недаром он назы­ вает прозу «суровой» («лета к суровой прозе клонят»). Он в ней не старается ни блеснуть, ни изумить, он не обращает ее в послушную выразительницу своих настроений. Он хо­ чет быть в ней, прежде всего, деловитым, и, предоставляя слово событиям, он себя самого, свою личность отодвигает в тень. Литература его времени любит отступления, любит речь от себя. Так пишут Жан-Поль и Байрон, Шатобриан и Гю­ го, немецкие романтики и Гейне, так пишет и сам объектив­ ный Гете. Так пишет Пушкин в «Евгении Онегине», в «До­ мике в Коломне». Тот тип писателя, который продолжает господствовать и по наше время, как некая норма, тип пи­ сателя, строго замкнутого в материал, в образную систему своих произведений, замкнутого по крайней мере внешним образом, сложился уже позже. Нужно было огромное раз­ витие реалистической нравоописательной литературы, кото­ рое сообщило бы будничному, бытовому материалу эстети­ ческую ценность и скомпрометировало прихотливую и субъ­ ективную поэтику романтизма, утвердив приоритет объ­ ективной жизни над внутренним миром художника, нужен был, наконец, Флобер с его серьезным и фанатическим ма­ стерством, ненавидевший всякую интимность и заигрывание с читателем, чтобы эта мысль о материале, замещающем ав­ тора, вобрав его в себя, о мире объективированных образов, в котором живет, но и растворяется художник, стала общей. Пушкинская эпоха жила еще другим законом. Если бы тогда появился писатель такого намеренного бесстрастия, как Флобер, его бы, верно, не поняли. 3" 36 А. ЛЕЖНЕВ Это надо иметь в виду при оценке прозы Пушкина. Как во многих других отношениях, она и тут резко отличается от его стихотворной поэзии: местом m весом, какие в ней имеет речь от себя. «Евгений Онегин» — вещь чисто-реали­ стическая, в известной мере даже бытоописательная, — в то же время одна из самых лирических и задушевных вещей Пушкина. Она построена на авторских отступлениях и ре­ марках, обращении к читателю, уводах в сторону. Текст и глоссы к тексту, сюжетный рисунок и лирический орнамент в ней переплетаются. Пушкин словно бы осуществляет в нем совет, данный им Бестужеву-Марлинскому: «Брось эти б ыс т р ы е повести с романтическими переходами... Роман тре­ бует болтовни, высказывай все начисто». «Евгений Онегин» и есть образец такого высказывания «начисто». Наоборот, в прозе он культивирует быструю повесть, правда, без «ро­ мантических переходов», на строго-реалистической основе, но написанную сдержанно, деловито и сюжстно. Авторская речь, выходы за непосредственные пределы повествования имеются и здесь, только они много скромнее и приглушен­ нее. Важны оба обстоятельства: и то, что в стихах Пушкин гораздо богаче отступлениями, и то, что его проза никогда не бывает от них вполне свободна. Больше всего традицконны и условны обращения к чи­ тателю, встречающиеся'у Пушкина весьма нередко. Они яв­ ляются почти всегда простым фразеологическим оборотом, данью общепринятой манере выражения, способом перехода от предмета к предмету: «Теперь я должен благосклонного читателя познакомить с Гаврилой Афанасьевичем Ржев­ ским»; «читатель догадается, что на другой день Лиза не замедлила явиться в роще свиданий»; «читатель избавит ме­ ня от излишней обязанности описывать развязку»; «Теперь попросим у читателя позволения объяснить последни